Ночь, день, ночь

Ночь, день, ночь

Три похоронных автобуса — два серебристых и один черный — стоят у ворот. Смирный ручеек родственников с передачками упирается в будочку. Мимо быстрым шагом идут медики, через 20 минут смена.

15-я больница, Москва. 1474 пациента, 225 поступило за сутки. Вся больница, за исключением «синего» и диагностического корпусов, — красная зона. Это 207-й день борьбы с коронавирусом.

Что изменилось за эти 207 дней?

У всех медиков село зрение — где-то на полдиоптрии. Не сильно, но заметно. Они полгода смотрят на мир через пластиковые очки и шлемы. От гипоксии у всех головные боли. «Тоже уже привыкли». Некоторые медсестры перестали видеть сны.

Ночь

Ночной комендант идет по корпусу и слушает рацию. Его зовут Виктор Давидович Аносов. Он заместитель главврача по хирургии. Сегодня в ночь работает комендантом, завтра работает до семи вечера — обход с хирургами, несколько операций.

Говорит: «Весной думали — ну 2-3 месяца. Верили, что шапками закидаем. А оно не заканчивается. Сейчас ориентируемся на пару лет. На следующее лето — точно будет…».

Толстый мужчина вдыхает каждую секунду. Его черные глаза выпучены, смотрят с ужасом. Мужчина задыхается.

«Если не заинтубировать, в течение часа, скорее всего, умрет», — говорит Виктор Давидович.

Он говорит:«Эту болезнь можно победить за две недели. Для этого надо всем на земле две недели не общаться друг с другом. Но это, оказывается, невозможно».

…Смотрят больного З. — его перевезли из другой больницы. «У меня заболела нога. Сильно заболела», — говорит З. Беспомощные глаза цепляются за доктора, за медсестру, за меня. Доктор Ирина Евгеньевна Харламова поднимает одеяло и трогает ноги. Правая нога холодная, белая. «Тромбоз. Это обычное осложнение при ковиде. Будем доставать. Операционная будет через два часа».

«Тромбы у всех. D-димер, который показывает склонность организма к тромбообразованию, — в норме 1-2, 500 максимум, у наших 1000, 3000, 7000!» — говорит Виктор Давидович.

— Тромб в голову — инсульт, в сердце — инфаркт, в легких — легочная эмболия. С конечностями проще. Ампутации идут каждый день.

Операционная для З. появляется только через четыре часа. Экстренных операционных комнат в больнице осталось четыре. Остальные переоборудованы в реанимации.

Ногу мажут желтым, разрезают. Отделяют сосуды от мышечной ткани. В голени идут три магистральные артерии, надо очистить все. В сосуды вводится катетер Фогарти — пластиковая тончайшая трубка с пузырьком на конце.

Достают тромбы — длинные, похожие на серых дождевых червей. «Вот такая у нас рыбалка», — говорит медсестра. Тромбы складывают в баночку, их будут исследовать.

Сосуды — темные, замеревшие — начинают пульсировать. Кровь идет дальше. Врач прислоняет к ноге допплер — ультразвуковой микрофон с динамиком, и мы слышим гул идущей крови. Он затихает в ступне, но есть надежда, что мелкие сосуды стопы расширятся и возьмут на себя функцию кровоснабжения. «Это все, что мы можем. Давайте зашивать».

День

Врачи переодеваются прямо в коридорах.

На СИЗы налепляют бейджики. Имя, фамилия, должность.

Четыре операционных открыты и готовы работать.

Седой мужчина жмурится на хирургическую лампу. Дрожит, дышит. Его перевели из другой клиники, готовят к ампутации ноги.

В катетер у шеи вводят препарат, мужчина шепчет, и анестезиолог подтверждает успокаивающе: «Орлы, орлы, это бывает, налетели орлы».

Желтая стопа, фиолетовая нога. Ему 59 лет.

«Тромбоз. Подвздошная артерия, бедренная артерия».

Зонд в желудке, катетер в мочевом пузыре, катетер в подключичной вене. «Зубы, про зубы не забудь». Достают вставную челюсть изо рта. Трубочка в трахею. Хирург Хетаг Мзоков упирается в ногу рукой, поднимает ее высоко-высоко. Нога темно-желтая, вымазанная йодом.

Он мочит руки, чтобы надеть третьи перчатки максимально плотно.

Тут будут работать две бригады хирургов.

Деликатность хирургических инструментов здесь смотрится дико. Нога расходится потоками, кусками. Маленькими струйками хлещет кровь. Обнажается кость. Скальпелем зачищается пространство вокруг. Серебряный хирургический расширитель обхватывает кость кольцом. Пилой, похожей на толстую металлическую нитку, перепиливают то, что осталось.

Санитарка убирает ногу в красный мешок.

Операция закончилась за два часа. Операционную стерилизуют — готовится следующая ампутация.

Седой мужчина умрет этой ночью.

Заведующий первым отделением Сергей Николаевич Игнатьев идет во вторую реанимацию. Ему предстоит трудный разговор.

— Тамара Ивановна, здравствуйте. Когда нога заболела?

— Неделю, — отвечает она. — Разные были боли.

Сергей Николаевич поднимает одеяло и смотрит на ногу. Тамара Ивановна отводит глаза в стену.

— Ножка умерла. Надо делать ампутацию.

— Нет.

— Погибнете сами.

— Погибну так погибну, — она говорит зло. — Но без ноги в этом возрасте…

— Погибнете, и погибнете в страданиях, — говорит комендант за спиной у врача. Врач не оборачивается.

Тамара Ивановна сжимает губы. Она смотрит в потолок, чтобы не плакать. Сергей Николаевич молчит. Потом говорит просто:

— Жить есть для кого?

— Да.

— Тогда операция. Сегодня вас подготовят. Завтра я все сделаю. Сам. Не подведете нас?

— Я постараюсь, — Тамара Ивановна говорит тихо. Сергей Николаевич кивает.

Он выходит в коридор. Я не могу прочитать его выражение лица. Он идет в операционную — и там за 15 минут удаляет то, что когда-то было женской рукой.

Ночь

Ирина Евгеньевна и Наталья Григорьевна смотрят вечерние анализы пациентов… Им обеим сорок с небольшим. За время пандемии Ирина Евгеньевна похудела на 15 килограммов, Наталья Григорьевна на 20.

Вечерний обход уже прошел. Наталья Григорьевна кричала на медсестер. Они не положили подушку под Петровича, пациента на седьмой койке, когда перекладывали его на живот.

Общими усилиями Петровича приподнимают, подсовывают подушку под живот. Он большой. Он без сознания сутки.

В отделении двенадцать пациентов. Все — мужчины, «слабый пол». Раз в четыре часа Наталья Григорьевна и Ирина Евгеньевна пишут дневники наблюдения на каждого больного. На каждого больного заполняется бумажная карта ежедневного наблюдения. Нет времени работать с пациентами, «ручки у ИВЛ покрутить».

Петрович на седьмой койке умер. Аппарат ИВЛ еще дышит мертвыми легкими, но сердце встало.

«Пациент ушел. Суетиться не нужно. Все», — говорит Ирина Евгеньевна и садится обратно за компьютер. Заново открывает анализы. «Тут уже спешка не нужна».

Она не начинает реанимацию. «Там реанимировать не имеет никакого смысла. Он возрастной, у него наверняка ишемическая болезнь в анамнезе, и так далее. Поэтому организм не выдерживает нагрузки просто, и всякие метаболические нарушения происходят, и… Так, чего я ищу… Я хочу биохимию утреннюю. Так, АЧТВ, альбумин, а, вот, мочевина.

Мочевина 40. А, ну понятно. Острая почечная недостаточность тоже как осложнение ковида. Очень часто бывает, у пациента перестают нормально функционировать почки, соответственно, шлаковыводящая функция нарушена, ну почки — это все, без почек мы никак.

Наталья Григорьевна звонит его сыну. Ее голос становится стеклянным, леденцовым. Она говорит:

«Здравствуйте. Вас беспокоят из отделения реанимации 15-й городской больницы. Подскажите, пожалуйста, кем вам приходится...? Примите, пожалуйста, наши соболезнования. К сожалению, он скончался».

Человек здесь сведен к истории болезни. Петровичу было 69 лет. Его тело перевернули и отгородили ширмой. Смерть прячется за белой тонкой шторкой.

— Реанимационные действия имеет смысл выполнять только тогда, когда они могут привести к какому-то эффекту...Я сейчас жестко скажу. Пациенты старше 80 с третьей-четвертой стадией пневмонии в реанимацию не должны поступать, — говорит Ирина Евгеньевна. — Как на войне. А это война. А реанимационная койка дорого стоит. Есть люди, которые еще могут побороться за жизнь.

В предбаннике собирается народ — новая, свежая смена.

Очередь к пункту с бейджиками.

Наступает утро.

Елена Костюченко, Юрий Козырев. «Новая газета»

Публикуется с разрешения правообладателя с существенными сокращениями

Полный текст статьи читайте по ссылке: https://novayagazeta.ru/articles/2020/11/08/87875-noch-den-noch